Литературный анализ “Этюда в багровых тонах”. Артур Конан Дойл «Этюд в багровых тонах» (1887) Смотреть что такое "Этюд в багровых тонах" в других словарях
Литературный анализ “Этюда в багровых тонах”
Ваши заслуги должны быть признаны публично. Вам нужно написать статью об этом деле. Если вы не напишете, это сделаю я!
Джон Ватсон, доктор медицины “Этюд в багровых тонах”
На многие годы Холмс стал литературным образцом героического ученого. Со своим практическим приложением наблюдения и дедукции к благородному делу расследования он представляет безупречный контрапункт ранневикторианскому отвращению к науке и подтверждает, что “наука не порождает монстров и фантастические ереси; это нормальный инструмент, легко приложимый к нравственным проблемам повседневной жизни” (Van Dover, 38-9). В самом деле, кажется, что нравственность играет значительную роль в мотивации Холмса – в то время как героя По подстегивает желание чистой и абстрактной истины, герой Конан Дойля движим желанием разоблачить зло и восстановить добро. Холмс “провозглашает новое моральное измерение научного подхода”; в своих усилиях раскрыть преступление он “посвящает себя тому, чтобы восстановить в своем мире умопостигаемость нравственного” (Van Dover, 40).
И однако, Шерлок Холмс обязан значительной частью популярности своим личным недостаткам и качествам, своему “незабываемо эксцентрическому характеру” (Van Dover, 47). Он бывает сердитым, что становится заметно, когда разговор затрагивает его младших коллег в детективном деле, таких как Грегсон и Лестрейд. “Грегсон, – заявляет он, – самый толковый сыщик в Скотленд-Ярде… Он и Лестрейд выделяются среди прочих ничтожеств” [Дойль, цит. изд., с. 54].
Его презрение к несоответствию этих сыщиков требованиям профессии может быть истолковано как свидетельство заносчивости – но в случае Холмса его самоуверенность, определенно, оправдана. Его мастерство не имеет аналогов, и он жалуется на отсутствие по-настоящему трудных задач, отвечающих его способностям:
На свете нет и не было человека, который посвятил бы раскрытию преступлений столько врожденного таланта и упорного труда, как я. И что же? Раскрывать нечего, преступлений нет, в лучшем случае какое-нибудь грубо сработанное мошенничество с такими незамысловатыми мотивами, что даже полицейские из Скотланд-Ярда видят все насквозь” [Дойль, цит. изд., с. 52].
Конан Дойль доходит до того, что в тираду Холмса против некомпетентности включает критику Дюпена. Когда Ватсон наивно замечает: “Вы напоминаете мне Дюпена у Эдгара Аллана По” и “Я думал, что такие люди существуют лишь в романах”, – Холмс начинает опровергать это сравнение:
А по-моему, ваш Дюпен – очень недалекий малый. Этот прием – сбивать с мыслей своего собеседника какой-нибудь фразой “к случаю” после пятнадцатиминутного молчания, право же, очень дешевый показной трюк. У него, несомненно, были кое-какие аналитические способности, но его никак нельзя считать феноменом, каким, по-видимому, считал его По [Дойль, цит. изд., с. 51].
Однако нужно заметить, что эта критика не содержит замечаний о самой технике Дюпена – Холмс оспаривает лишь “показное” применение индукции с целью поразить друга. В самом деле, этот пассаж, кажется, излагается тоном игрового поддразнивания. В то время как методы двух сыщиков определенно различны, – использование Дюпеном индукции и творческой интуиции против использования Холмсом опытного наблюдения и дедукции – Конан Дойль очевидно уважает творение По, а также его заслуги первопроходца в жанре детективной литературы.
Эксцентрический характер Шерлока Холмса имеет и другие специфичные проявления. Хотя он и не “замкнутое ночное существо наподобие Дюпена По”, в нем определенно есть черты личностной изоляции и рефлексии (Van Dover, 47). Его лаборатория – его мирная гавань, место, где он может исследовать неограниченные возможности своих научных стремлений. Однако Холмс не одержим исключительно наукой. И, как указывали многие критики, два наиболее очевидных свидетельства необычных привычек Холмса – его пристрастие к кокаину и его любовь к скрипке:
В стенах его знаменитых апартаментов на Бейкер-стрит, 221-Б он уравновешивает лабораторный стол богемной обстановкой, точную методологию – небрежными привычками... Богемные привычки Холмса конкретизируют его как индивидуума – он не просто типичный ученый – и доказывают, что даже крайний защитник опытного научного метода не нуждается в том, чтобы быть полностью поглощенным своей профессией (Van Dover, 48).
Эти определенно “ненаучные” привычки обеспечивают своего рода уравновешивающее влияние, делая Холмса более реалистическим и человечным героем. Скрипка подтверждает, что “художественный импульс… сосуществует в Холмсе с характером ученого” (Van Dover, 48).
Высказывались критические замечания насчет того, насколько аргументирована роль науки в рассказах о Шерлоке Холмсе. Многие критики указывают, что ссылки на научные таланты Холмса – на его умение обнаруживать следы, различать виды табачного пепла – существуют без обсуждения того, как они реализуются:
Эти научные достижения существуют больше как декларации, чем как практика. Конан Дойль не… пишет нескольких страниц технической диссертации, посвященной оригинальным и верифицируемым методам своего сыщика-ученого. Он удовлетворяется тем, что заставляет Холмса упоминать о своих лабораториях и монографиях, требовать научной точности и время от времени упражняться с лупой и рулеткой” (Van Dover, 42).
Вдобавок многие выводы Холмса “псевдонаучны – например, когда Холмс дедуцирует ум человека из размера его шляпы” (Van Dover). И, однако, эти же самые критики указывают, что для целей Конан Дойля – которые, судя по всему, сводились к развлечению публики – случайные отсылки к науке вполне достаточны. “В литературе, хотя и не в лекциях для рабочих, достаточно ‘общего смысла’ – утверждения силы науки” (Van Dover, 42). В центре детективной литературы остается раскрытие преступления – хотя наука является главным орудием сыщиков вроде Холмса, она не нуждается в том, чтобы быть главным предметом повествования. Безотносительно к специфике своих научных достижений Холмс уничтожает барьеры, возведенные Виктором Франкенштейном и Генри Джекилом, и предстает как “героический антитип антигероического типа ученого в литературе XIX века” (Van Dover, 49).
Философия сочинения
“Философия творчества” была попыткой По осветить творческий процесс на примере сочинения одной из самых любимых его поэм – на примере “Ворона”. Изложение индуктивного процесса По в очерке носит разъясняющий характер и отчасти неожиданно. Так же, как Дюпен начал с конечного результата – с преступления – и вернулся вспять, чтобы установить причинно-следственную цепочку, По начал с последнего слова – “Никогда” – чтобы разработать остальную часть поэмы. Согласно По, всякое литературное творчество, будь то в поэзии или в прозе, должно начинаться с развязки и отправляться от этой точки, чтобы образовать все, к ней приведшее:
Совершенно ясно, что всякий сюжет, достойный так называться, должно тщательно разработать до развязки, прежде нежели браться за перо. Только ни на миг не упуская из виду развязку, мы сможем придать сюжету необходимую последовательность или причинность и заставить события и особенно интонации в любом пункте повествования способствовать развитию замысла [Текст цитируется по изданию: По Э. Философия творчества. Пер. В.Рогова. // По Э. Избранное: Стихотворения; Проза; Эссе. М.: Художественная литература, 1984, c. 639–640].
Преимущества этой философии ясны. Если окончание разработано, начало и середина повествования могут быть искусно изготовлены так, чтобы рассказ логически пришел к конечному результату. Должную манеру изложения начала и средних частей можно легко поддерживать, коль скоро разработана идея окончания. Действия героев могут быть тщательно запланированы в той последовательности, которая ведет к уже принятой кульминации. Значимые претексты и фон могут быть набросаны и осуществлены с учетом необходимости в экономии слов и страниц. Таковы, наряду со многими другими, преимущества индуктивного письма.
При написании этого очерка По хотел изобразить процесс письма как научный, завершенный благодаря методу и логической последовательности причины и следствия. “Цель моя – непреложно доказать, что ни один из моментов в его создании не может быть отнесен на счет случайности или интуиции, что работа, ступень за ступенью, шла к завершению с точностью и жесткою последовательностью, с какими решают математические задачи” [По, цит. изд., с. 641]. Так же как логическая цепочка Дюпена была абсолютно и строго определена, каждый шаг, сделанный при написании поэмы, был “навязанным в ходе построения” [По, цит. изд., с. 646]. Как и выводы Дюпена, неотвратимость результата не оставляет места для сомнения.
Процесс создания “Ворона” заставил По сделать ряд шагов. На каждом шаге он принимал решение, которое фундаментальным образом влияло на течение поэмы.
Длина 100 строк
Тон Грусть
Рефрен “Никогда”
Претекст Говорящий ворон, смерть возлюбленной
Ритм Хорей
Размер Восьмистопный акаталектический, чередующийся с семистопным
каталектическим, в конце – четырехстопный каталектический.
Место Комната влюбленного
Поскольку сущность индукций По лучше всего выражена в его собственных словах, мы приводим несколько важных выдержек из его очерка:
О выборе слова “Никогда” в качестве рефрена: “Определив таким образом объем, сферу и интонацию, я решил путем индукции найти что-нибудь острое в художественном отношении, способное послужить мне ключевой нотой в конструкции стихотворения, какую-нибудь ось, способную вращать все построение… То, что подобное окончание для силы воздействия должно быть звучным и способным к подчеркиванию и растягиванию, не подлежало сомнению; все эти соображения неизбежно привели меня к долгому “о” как к наиболее звучной гласной в комбинации с “р” как с наиболее сочетаемой согласной” [По, цит. изд., с. 644-645].
О выборе ворона в качестве лица, произносящего рефрен (вспоминается индукция Дюпена, приводящая к выводу о существовании орангутанга): “…я не мог не заметить, что испытываю трудности единственно от исходного представления о том, что слово это будет постоянно или монотонно произносить человек…” [По, цит. изд., с. 645].
О выборе претекста: “…я спросил себя: ‘Изо всех печальных предметов, какой, в понятиях всего человечества, самый печальный?’ – ‘Смерть’, – был очевидный ответ. ‘И когда, – спросил я, – этот наиболее печальный из всех предметов наиболее поэтичен?’ … ‘Когда он наиболее тесно связан с прекрасным: следовательно, смерть прекрасной женщины, вне всякого сомнения, является наиболее поэтическим предметом на свете; в равной мере не подлежит сомнению, что лучше всего для этого предмета подходят уста ее убитого горем возлюбленного’” [Там же].
О выборе места (вспоминается использование замкнутого пространства в “Убийстве на улице Морг”): “…замкнутость пространства абсолютно необходима для эффекта изолированного эпизода; это все равно что рама для картины. Подобные границы неоспоримо и властно концентрируют внимание и, разумеется, не должны быть смешиваемы с простым единством места” [По, цит. изд., с. 648].
Закрывая дело
Какой же напрашивается вывод? Какой образ возникает перед вами?
Огюст Дюпен “Убийство на улице Морг”
Наблюдения сделаны, заключения выведены. Путем исследования доступных свидетельств – использование индукции Дюпеном и дедукции Холмсом – были получены нагие факты. Наука, в самом деле, играет выдающуюся роль в приключениях этих вымышленных сыщиков. В какой степени? К сожалению, следствие по этому делу никогда не может быть закрыто. На протяжении более чем столетия критики задавались вопросом об аргументированности построений холодного, логичного героя По с учетом известных склонностей автора, связанных с категориями мистического и воображаемого. Они указывали на пробелы и неувязки в научных знаниях Шерлока Холмса. Короче говоря, они усомнились в том, что этим сыщикам можно доверять как ученым.
И, однако, методы и навыки двух сыщиков основаны на подлинных началах логики и разума. Отношения между различными философиями Дюпена и Холмса были приравнены к отношениям между двумя другими новаторами в анналах истории:
Дюпен описывает свой подход как сочетание навыков поэта и математика, навыков, чья сущностная природа естественным образом удаляет их от прямой приложимости к практическому миру. Шерлок Холмс многим обязан Дюпену, но его отношение к последнему напоминает отношение Аристотеля, великого ученого, к Платону, другому великому поэту-математику. Платоническая традиция в расследовании продолжается… Ее метод – логическое рассуждение – остается эзотерическим даром отдельных гениев. Научный метод Холмса… как и аристотелевский, был эмпирическим, основывающимся на исследовании земного мира и дающим синтетические выводы о природе этого мира (Van Dover, 43-4)
Безотносительно к тому, в какой степени научная теория разработана в сочинениях По и Конан Дойля, ее присутствие в философии Дюпена и Холмса нельзя отрицать. И, несмотря на сомнения, которые могут возникнуть относительно роли науки в детективной литературе, положение Дюпена и Холмса как архетипов научно ориентированного героя-сыщика по-прежнему принимается без возражений.
Библиография
Beegel, Susan F. “The Literary Histrio as Detective,” Massachusetts Studies in English, Amherst, MA, 1982, 8(3):1-8.
Conan Doyle, Arthur. A Study in Scarlet, Oxford University Press, 1999.
Engel, Leonard W. “Truth and Detection: Poe’s Tales of Ratiocination and His Use of the Enclosure,” Clues: A Journal of Detection, Bowling Green, OH, Fall-Winter 1982, 3(2):83-86.
Huxley, Thomas Henry. Darwiniana, Collected Works, Macmillan, London, 1893, p. 369.
Irwin, John T. “Reading Poe’s Mind: Politics, Mathematics, and the Association of Ideas in ‘The Murders in the Rue Morgue’,” American Literary History, Cary, NC, Summer 1992, 4(2):187-206.
Jeffers, H. Paul. “You Have Been in Peshawar, I Perceive,” The Baker Street Journal: an Irregular Quarterly of Sherlockiana, Hanover, PA, June 1991, 41(2):82-84.
Martin, Terry J. “Detection, Imagination, and the Introduction to ‘The Murders in the Rue Morgue,’” Modern Language Studies, Providence, RI, Fall 1989, 19(4):31-45.
Moss, Robert A. “Brains and Attics,” The Baker Street Journal: an Irregular Quarterly of Sherlockiana, Hanover, PA, June 1991, 41(2):93-95.
Nygaard, Loisa. “Winning the Game: Inductive Reasoning in Poe’s ‘Murders in the Rue Morgue,’” Studies in Romanticism, Boston, MA, Summer 1994, 33(2):223-54.
Poe, Edgar Allan. “The Murders in the Rue Morgue,” Edgar Allan Poe: Poetry, Tales, & Selected Essays, Literary Classics of the United States, New York, NY, 1984. pp. 397-431.
Poe, Edgar Allan. “The Philosophy of Composition,” Edgar Allan Poe: Poetry, Tales, & Selected Essays, Literary Classics of the United States, New York, NY, 1984, pp. 1373-1385.
Trapp, David James. “Holmes the Graphologist,” The Baker Street Journal: an Irregular Quarterly of Sherlockiana, Hanover, PA, March 1981, 31(1):20-21.
Van Dover, J. K. “Huxley, Holmes, and the Scientific Detective,” The Baker Street Journal: an Irregular Quarterly of Sherlockiana, Hanover, PA, December 1988, 38(4):240-41.
Van Dover, J. K. “The Lens and the Violin: Sherlock Holmes and the Rescue of Science,” Clues: a Journal of Detection, Bowling Green, OH, Fall-Winter 1988, 9(2):37-51.
Перевод П.А.Моисеева
___________________________________________
Richard Ho
Through the Magnifying Glass:
The Role of Science in Nineteenth Century Detective Literature
Introduction
Literary Tradition
Historical References
Scientific Disciplines
Dupin’s Methodology
Literary Analysis of “The Murders in the Rue Morgue”
Holmes’s Methodology
Literary Analysis of A Study in Scarlet
Philosophy of Composition
Closing the Case
Bibliography
Introduction
“There’s the scarlet thread of murder running through the colourless skein of
life, and our duty is to unravel it, and isolate it, and expose every inch of it.”
Sherlock Holmes, A Study in Scarlet
A mysterious figure, cloaked in a long dark overcoat, arrives at the scene of a crime. In the deep recesses of his pockets, he carries two items: a simple tape measure and a magnifying glass with a rounded lens. His only other tool is his mind.
Pacing about the room, the stranger quietly hunts for invisible clues between motes of dust and particles of dirt. Sight, smell, touch... all of his senses are called into service, not a single one neglected. Every faculty is devoted to observation and assimilation. The confident manner in which he carries out his investigations suggests an intense, almost obsessive intellect.
The evidence is gathered and systematically analyzed. His focus is impenetrable, his technique infallible. The result is inevitable. Within the hour, the case is cracked. The unsolvable crime is solved. The mysterious stranger unveils the solution with a triumphant flourish, then promptly exits the scene, leaving dozens of professional police officers scratching their heads.
The stuff of fiction? Yes.
For nearly two centuries, characters such as C. Auguste Dupin and Sherlock Holmes have captivated readers with their unparalleled intellects and incomparable crime-solving ability. The genre of crime fiction had come into its own in the nineteenth century, amidst a time of great intellectual advancement. Thanks to the influences of the Enlightenment and the Industrial Revolution, advances in science, technology, and rational thought began to find their way into contemporary literature. Victorian writers such as Edgar Allan Poe and Arthur Conan Doyle incorporated these modern ideas into their fictional works, lending the credibility of science to the practical tasks of criminal detection and investigation.
Thus was established the model of the scientist-detective. Poe"s short story, “The Murders in the Rue Morgue,” introduced the brilliant but introverted Dupin to the world, and Conan Doyle’s A Study in Scarlet was the inaugural adventure of the renowned Sherlock Holmes. Each detective displays a remarkable penchant for observation, analysis, and logical deduction, and each chooses to apply his skill to the unraveling of criminal acts. These were the pioneers who paved the way for the convergence of science, criminology, and literature.How much of a role does science actually play in the investigations of these esteemed detectives? How valid is the scientific foundation for the methods of Dupin and Holmes, and what is the extent of the relationship between science and literature in these works? These are the mysteries we must attempt to unravel. By exploring the roots of scientific deduction in crime solving - its origins, its influences, and its ramifications - we may be able to deduce some answers. Just as Dupin and Holmes constructed chains of causality in their investigations of crime, we will attempt to construct a chain of causality tracing the steps that led to the creation of the scientifist-detective’s niche in literary history.
So, in the words of Dupin: “I will explain... and that you may comprehend all clearly, we will first retrace the course of mediations...”
Literary tradition
“The face of science in English popular literature of the nineteenth century was
an unenviable one. The craft of Daedalus seemed inherently united with the folly
It has been remarked that “one of the frequent aims of literary criticism itself... is to trace a work back to its originary ideas or principles” (Martin 34). As such, the detective writings of Poe and Conan Doyle can be traced to the intellectual innovations brought on by the Enlightenment and the Industrial Revolution, which inevitably began to find expression in nineteenth century Victorian literature.
Enlightenment writers like Voltaire and Rousseau popularized the application of reason and rational thought, while the Industrial Revolution brought about advances in all aspects of scientific knowledge, from technology to medicine to chemistry. In the beginning, the literary reaction to this wave of scientific and intellectual advancement was one of cautious skepticism, if not downright rejection. The revolutionary theories of Charles Darwin and other scientists were attacked by many as an affront to the entrenched dogmas of Christianity - for these traditionalists, “devotion to an empirical method meant abandonment of traditional pieties” (Van Dover 37). This aversion was based in part on a pervasive fear regarding the implications of science on the very notion of humanity. In the eyes of the religion’s supporters, the advancements in science and medicine were seen as humanity’s attempt to impinge on the authority of God, and could only lead to disastrous consequences. Writers like Mary Shelley and Robert Louis Stevenson captured the fears and uncertainties of society and gave them creative expression in works like Frankenstein (1818) and Dr. Jekyll and Mr. Hyde (1886). Those stories were hugely popular, in part because they reflected “an understandable suspicion of a way of thinking that had, within the century, first refuted the biblical time scale and then contradicted Genesis’s account of the origin of species” (Van Dover 37). The creation of monsters became the literal manifestation of the dangers inherent in the pursuit of forbidden knowledge, and each of the scientists responsible for these monstrosities was painted as “an anti-humanist heretic,” obsessive, unstable and misguided (Van Dover).
Of course, such feelings were hardly universal, and the rising current of nineteenth century scientific thought was gaining both strength and acceptance. The fears of the earlier half of the century were transformed into a budding “utilitarian confidence in the powers of man,” as advances in technology and medicine began to have perceptible positive impacts on ordinary lives (Van Dover 37-8). The image of the mad scientist in popular literature was gradually replaced by a model of the scientist as hero and protagonist, which reflects the trend towards a more cerebral society:
In the modern world, when the days of hand-to-hand combat, of monsters and dragons have passed, and when... the problems confronting human beings are increasingly those of knowledge and cognition, the appropriate hero would seem to be the analyst, the detective, the individual who is able to penetrate deceptive appearances and to cut through reams of contradictory evidence and conflicting testimony to arrive at the truth. (Nygaard 226)
However, while a new conception of the fictional scientist was beginning to take shape, the literature of the period remained slow in abandoning its previous reluctance to embrace the rise of science:
Victorian novelists generally failed to celebrate the accomplishments of the scientists and few - George Eliot being the outstanding exception - even attempted to understand and to portray their methods and their motives (Van Dover 38).
Still, Eliot’s The Lifted Veil provided a strong case for the exploration of science in literature, and the genre of detective fiction was on the very edge of the horizon.
Historical references
The texts of both “The Murders in the Rue Morgue” and A Study in Scarlet are rich in allusions to important scientific and intellectual figures from throughout history. These allusions serve to add credibility to the concepts discussed by the characters. For example, Dupin’s reference to the Greek philosopher Epicurus simultaneously invokes his philosophy of atomism based on empiricism, mechanism, and causality, characteristics which appear in Dupin’s philosophy on analysis: “Something of the same mechanistic bias is observable in Dupin"s reading of the narrator’s thoughts... Dupin’s analysis reduces the narrator to a curious machine whose inner workings are to be charted solely for the scientific interest of the activity” (Martin 37). Likewise, the reference to the French biologist Georges Cuvier in “The Murders in the Rue Morgue” serves to support the notion of reconstruction in relation to the detection of crime. Just as Cuvier reconstructed whole skeletons from fossil remains, Dupin “works backward from the evidence he has gathered to puzzle out how the murders actually occurred;” these reconstructions “have since become a stock feature of detective fiction” (Nygaard 246-7). In effect, the references to such historical luminaries as Epicurus and Cuvier introduce an element of validity to an otherwise fictional account.
There are, of course, many more examples, a few of which can be found below.
Thomas Henry Huxley
“If finches could speak to Darwin, might not the marks of hands and the impress
of shoes speak to Holmes?”
T. H. Huxley, the renowned biologist, writer, public debater, and famous bulldog of Charles Darwin, is often cited as one of the primary influences on the development of detective literature in general, and the character of Sherlock Holmes specifically. In 1862, he gave a series of six lectures defending Darwin’s Origin of Species - in his third lecture, entitled “The Method by Which the Causes of the Present and Past Conditions of Organic Nature Are to Be Discovered,” he lays the groundwork for Holmes’s philosophy of detection. In examining the methodology utilized by Darwin in his discovery of the evolutionary theory, Huxley compared it to the process of detecting a crime, in which the causes are determined from a process of reverse construction based on the end result. Huxley argues that the scientific method is “nothing more than common sense,” and thereby applicable to any of life’s practical endeavors (Van Dover 240). He goes on to illustrate the notion of induction, or backward reasoning, with an example:
I will suppose that one of you, on coming down in the morning to the parlour of your house, finds that a tea-pot and some spoons which had been left in the room on the pervious evening are gone, - the window is open, and you observe the mark of a dirty hand on the window-frame, and perhaps, in addition to that, you notice the impress of a hob-nailed shoe on the gravel outside. All these phenomena have struck your attention instantly, and before two seconds have passed you say, “Oh, somebody has broken open the window, entered the room, and run off with the spoons and the tea-pot!” (Huxley 369)
According to Huxley, this practical example follows the same steps as the formation of a scientific hypothesis. Himself an “observer and inferrer,” Huxley recognized the integral roles played by observation and inference in the application of the scientific method. He also recognized the benefits of employing this method in other areas of investigation, and his insightful use of the criminal example foreshadowed the career of the greatest scientific investigator in history. “Huxley was arguing that the scientific method was like that used in the detection of crime; Conan Doyle embodied in Sherlock Holmes the argument that the detection of crime is the scientific method” (Van Dover 40).
Arthur Conan Doyle was born in 1859, the year Origin of Species took the world by storm. Darwin’s theories revolutionized the conception of organismic evolution and turned the global scientific community on its ear - in the realm of criminal investigation, Holmes would be no less important. “What Darwin was to biology, Holmes would be to criminology” (Van Dover 241).
Oliver Wendell Holmes
One of the most interesting instances of fact intersecting fiction can be found in Chapter 2 of A Study in Scarlet . In justifying his ignorance of the Copernican Theory to Watson, Holmes launches into an illustrative explanation of his conception of the human mind:
I consider that a man"s brain originally is like a little empty attic, and you have to stock it with such furniture as you choose. A fool takes in all the lumber of every sort that he comes across, so that the knowledge which might be useful to him gets crowded out, or at best is jumbled up with a lot of other things, so that he has a difficulty in laying his hands upon it. Now the skilful workman is very careful indeed as to what he takes into his brain-attic. He will have nothing but the tools which may help him in doing his work, but of these he has a large assortment, and all in the most perfect order. It is a mistake to think that that little room has elastic walls and can distend to any extent. Depend upon it there comes a time when for every addition of knowledge you forget something that you knew before. It is of the highest importance, therefore, not to have useless facts elbowing out the useful ones. (Conan Doyle 15)
According to an article by Robert A. Moss, the brain-attic simile is remarkably similar to a quote from Oliver Wendell Holmes, which describes the brain as “an attic where old furniture, bric-a-brac and other odds and ends are stored away; and, in order to make room for more things, some of those previously stored must be discarded” (Moss 93). Conan Doyle was a great admirer of the real-life Holmes, who was a writer of popular poems and essays and professor of anatomy and physiology at Harvard Medical School from 1847-1882 - the fact that Conan Doyle’s most famous character shares a name with his creator’s literary hero is no accident. Moss originally stumbled across the O.W. Holmes quote while reading a review of The Merck Manual in The New England Journal of Medicine . The article was written by M. Hauser, and cites Loewenberg’s Medical Diagnosis and Symptomatology as another instance in which the quote appears. Moss notes that “there is no question that the two Holmes dicta, those of Oliver and Sherlock, are too similar for chance,” and endeavors to find the “chain of circumstances” that connects them (Moss 93). Though he ultimately fails in his attempts to trace the quote to its original source, he draws on the available evidence - much as Holmes himself would have done - and creates a hypothesis: “Keeping in mind Doyle’s admiration for O.W. Holmes, I suggest that Doyle simply put Oliver’s brain-attic simile into Sherlock’s mouth, inserting it into Watson’s text at an appropriate point” (Moss 93). In any case, the use of the brain-attic simile in A Study in Scarlet введение ... В литературе XIX века ценность... под увеличительным стеклом : ... науки» . Дойл принимает решение писать серию детективных ...
Майкл кремо ричард томпсон неизвестная история человечества неизвестная археология
Документ... детективный роман. Только в роли ... наукой и тем мировоззрением, основные положения которого сформулированы в индийской ведической литературе . Именно в ведическую литературу ... Ричардом Томпсоном. Ричард ... введению ... увеличительного стекла ... сквозь ... XIX века . ... Хо ...
Документ
... введению ... увеличительного стекла ... наукой литературе . Именно в ведическую литературу ... Ричардом Томпсоном. Ричард ... сквозь ... годах XIX века . ... Хо ... детективный роман. Только в роли ...
Майкл Кремо Ричард Томпсон Неизвестная история человечества Полное издание Москва 2004
Документ... введению ... увеличительного стекла ... наукой и тем мировоззрением, основные положения которого сформулированы в индийской ведической литературе . Именно в ведическую литературу ... Ричардом Томпсоном. Ричард ... сквозь ... годах XIX века . ... Хо ... детективный роман. Только в роли ...
27-летний Артур Конан Дойл написал повесть всего за три недели. После ряда отказов повесть впервые была опубликована издательством Ward and Lock в журнале Beeton"s Christmas Annual за 1887 год. Автор получил 25 фунтов стерлингов в обмен на все права на повесть (сам Дойл настаивал на роялти). Уже в следующем 1888 году то же издательство выпустило повесть в качестве отдельной книги, а ещё через год увидело свет второе издание произведения.
Энциклопедичный YouTube
1 / 3
✪ А.Конан Дойль. Шерлок Холмс. Этюд в багровых тонах (Красным по белому)
✪ А. Конан Дойль. Красное по белому (Этюд в багровых тонах)
✪ Конан Дойль Артур "Красное по белому" (АУДИОКНИГИ ОНЛАЙН) Слушать
Субтитры
Сюжет
Часть 1. «Из воспоминаний доктора Джона X. Ватсона, отставного офицера военно-медицинской службы»
Действие разворачивается в 1881 году в викторианском Лондоне. В силу обстоятельств в одной квартире поселяются два джентльмена - отставной военный хирург Джон Ватсон, раненый в битве при Майванде , и частный детектив-консультант Шерлок Холмс.
Ватсон пытается изучать характер Холмса, и тот поражает его как глубиной своих познаний в узкоспециальных вопросах, так и бездной невежества в том, что касается общеизвестных вещей. Холмс подробно рассказывает о своем методе раскрытия преступлений и сетует, что не может реализовать его на практике, так как настоящих преступников в Лондоне якобы не осталось. Именно в этот момент ему приходит весть от своего знакомого из Скотленд-Ярда Грегсона о необычайном происшествии - странном убийстве в пустом доме...
Часть 2. «Страна святых»
Повествование переносится на 30 лет в прошлое . Группа из 21 человек странствовала в поисках лучшей доли по Дикому Западу . В итоге в живых остаются лишь двое - некто Джон Ферье и маленькая осиротевшая девочка Люси, которую Ферье теперь считает своей дочерью. Обоз мормонов обнаруживает Ферье и девочку в пустыне. Путники устали от долгих скитаний без воды и еды и уже отчаялись найти выход из своего безвыходного положения. Мормоны обещают взять несчастных с собой в колонию, если те примут мормонскую веру. Ферье соглашается, не подозревая, что через много лет это приведет к драме, завершившейся загадочными убийствами в Лондоне...
1. Знания в области литературы - никаких.
2. Философии - никаких.
3. Астрономии - никаких.
4. Политики - слабые.
5. Ботаники - неравномерные. Знает свойства белладонны, опиума и ядов вообще. Не имеет понятия о садоводстве.
6. Геологии - практические, но ограниченные. С первого взгляда определяет образцы различных почв. После прогулок показывает брызги грязи на брюках и по их цвету и консистенции определяет, из какой она части Лондона.
7. Химии - глубокие.
8. Анатомии - точные, но бессистемные.
9. Уголовной хроники - огромные, знает, кажется, все подробности каждого преступления, совершенного в девятнадцатом веке.
10. Хорошо играет на скрипке.
11. Отлично фехтует на шпагах и эспадронах, прекрасный боксёр.
12. Основательные практические знания английских законов.
В дальнейших произведениях Холмс неоднократно будет опровергать низкие оценки Ватсона, особенно в том, что касается философии, политики и литературы.
- В разговоре с Ватсоном Холмс критикует методы работы других литературных сыщиков - Огюста Дюпена , описанного Эдгаром По , и героя произведений Эмиля Габорио Лекока. В частности, он считает «дешевым показным трюком» случай, когда Дюпен проследил ход мыслей своего приятеля и ответил ему на них так, как будто они вели разговор. Однако впоследствии, в рассказе «Картонная коробка », Холмс делает ровно то же самое в отношении Ватсона, при этом апеллируя как раз к рассказу По.
- Одним из рецензентов повести стал… сам Холмс. В романе «Знак четырех» он подверг критике произведение, автором которого в реалиях эпоса является Ватсон.
Я видел вашу повесть. И, должен признаться, не могу поздравить вас с успехом. Расследование преступления - точная наука, по крайней мере должно ею быть. И описывать этот вид деятельности надо в строгой, бесстрастной манере. А у вас там сантименты. Это все равно что в рассуждение о пятом постулате Эвклида включить пикантную любовную историю. <…> Кое о чем можно было и умолчать или хотя бы соблюдать меру в изложении фактов. Единственное, что заслуживает внимания в этом деле, - цепь рассуждений от следствия к причине. Это и привело к успешному раскрытию дела.
«Этюд в багровых тонах» (англ. A Study in Scarlet ) - детективная повесть Артура Конана Дойля , опубликованная в 1887 году . Именно в этом произведении впервые появляется Шерлок Холмс . Первое издание книги было проиллюстрировано отцом Артура, Чарльзом Дойлем, а второе - Джорджем Хатчинсоном.
Сюжет
Часть 1. «Из воспоминаний доктора Джона Г. Ватсона, отставного офицера военно-медицинской службы»
В пустом доме обнаружен труп. Этот человек - некто Енох Дреббер, американец. Сыщик-консультант Шерлок Холмс по просьбе своих «коллег-полицейских» Лестрейда и Грегсона без труда устанавливает причину смерти несчастного: это яд. В карманах мертвеца находят телеграмму «Дж. Х. в Европе » (на месте преступления обнаружено обручальное кольцо), а на стене рядом с телом кровью оставленное послание - rache (по-немецки «месть»).
Лестрейд вскоре выходит на след секретаря погибшего, Стэнджерсона, и наносит ему визит, в ходе которого выясняется, что тот убит - зарезан в своем номере в отеле. В номере также находят две пилюли. Эксперимент, поставленный Холмсом, показал, что одна из пилюль безвредна, а вторая - ядовита, таким образом убийца хотел предоставить равные шансы себе и погибшему.
Холмс дает в газету объявление о пропаже кольца (на имя своего компаньона Джона Ватсона) в надежде найти преступника, но сыщика ловко обманывает сообщник убийцы, переодевшийся в старушку. В ходе слежки Холмс упускает сообщника. В итоге с помощью нанятых уличных мальчишек-оборванцев он узнает, что убийца работает кебменом и, под видом переезда из дома, вызывает его к своему дому. С просьбой помочь занести вещи он приглашает ничего не подозревающего убийцу к себе, где в тот момент находятся двое товарищей Холмса (Лестрейд и Грегсон), расследующих это дело, доктор Уотсон и сам Холмс. Когда кэбмен наклоняется за чемоданом Холмса, тот надевает на него наручники и объявляет присутствующим - Лестрейду , Грегсону и Ватсону: «Джентельмены, позвольте представить вам мистера Джефферсона Хоупа, убийцу Еноха Дреббера и Джозефа Стэнджерсона!». Убийца делает попытку выбраться через окно, но четверо друзей скручивают преступника.
Часть 2. «Страна святых»
Группа из 22 человек странствовала в поисках лучшей доли по Дикому Западу . В итоге в живых остается лишь двое - некто Джон Ферье и маленькая осиротевшая девочка Люси, которую Ферье теперь считает своей дочерью. Обоз мормонов обнаруживает Ферье и девочку в пустыне. Путники устали от долгих скитаний без воды и еды и уже отчаялись найти выход из своего безвыходного положения. Мормоны обещают взять несчастных с собой в колонию, если те примут мормонскую веру. Ферье соглашается. Вскоре группа мормонов достигает Юты , где и строит свой собственный город. Ферье становится известным и богатым человеком, один растит приемную дочь, оставаясь холостяком, за что нередко выслушивает упреки от земляков-многожёнцев .
Однажды Люси спасает молодой человек Джефферсон Хоуп, добропорядочный христианин, сын старого знакомого Ферье. Он останавливается в его доме. Хоуп занимается тем, что добывает в горах серебро и продает в Солт-Лейк-Сити, чтобы заработать на разработку открытых им же месторождений. Вскоре Хоуп объявляет Люси о том, что ему нужно уехать на два месяца, но прежде этого он предлагает ей выйти за него замуж. Девушка соглашается, её отец также очень рад решению дочери, потому что он никогда бы не решился выдать её за мормона - Джон Ферье считает многожёнство делом постыдным. Когда Хоуп уезжает, к Ферье приходит старейшина колонии - Бригем Янг. Он обязывает Ферье выдать свою дочь либо за сына Дреббера, либо за сына Стэнджерсона. Поговорив с дочерью, Ферье решает дождаться возвращения Хоупа и втроём бежать из колонии. На следующий день Стэнджерсон и сын Дреббера приходят к Ферье свататься. Ферье грубо выпроваживает обоих, что по нравам колонии считается смертельно опасным проступком. Вскоре Янг посылает Ферье записку:
На искупление вины тебе дается двадцать девять дней, а потом…
За день до окончания отведённого срока возвращается Хоуп. Беглецам удается пройти караул, якобы имея разрешения от Совета Четырёх (Дреббера, Стэнджерсона, Кемболла и Джонстона). За ними отправляются в погоню. На второй день запасы еды истощаются и Хоуп отправляется на охоту. Ночью он с добычей возвращается в лагерь. Там не оказывается ни Ферье, ни Люси. Хоуп понимает, что случилось непоправимое. Он находит могилу с надписью:
Хоуп возвращается в колонию, где от мормона Каупера узнает, что Люси насильно выдали замуж за Дреббера. Через месяц после свадьбы Люси умирает. Во время похорон одичавший, оборванный Хоуп пробирается к гробу и снимает с её пальца обручальное кольцо. Он уходит в горы, скитается, ведёт дикую жизнь. Через некоторое время Хоуп возвращается к своим прежним занятиям, но только для того, чтобы поднакопить немного денег и отомстить негодяям, погубившим его невесту и её отца. В Неваде он узнает, что младшие члены мормонской колонии, в том числе и сыновья Дреббера и Стэнджерсона, взбунтовались, отказались от мормонской веры и уехали. Годами он бродил по городам. Он знал, что Дреббер и Стэнджерсон покинули Америку и переселились в Европу. Они были и в Петербурге, и в Копенгагене, вскоре несчастный герой находит их в Лондоне и совершает свой акт мести.
Не дождавшись суда, Джефферсон Хоуп умирает от аневризмы аорты (факт наличия болезни был засвидетельствован доктором Джоном Ватсоном ещё во время поимки преступника на Бейкер-Стрит, 221 В).
Переводы на русский язык
Первое издание романа на русском языке появилось с 1898 году в декабрьском номере журнала «Свет» под названием «Поздняя месть (Уголовный роман Дойля)», оно было переведено с немецкого Вл. Бернаскони . С тех пор сделано более 10 переводов.
Примечания
Ссылки
- Study in Scarlet by Sir Arthur Conan Doyle , (англ.)
| Шерлок Холмс | ||
|---|---|---|
| Повести | ||
| Сборники | ||
| Фильмы | ||
| Сериалы | ||
| Анимация | ||
| Игры | ||
| Другое | ||
Категории:
- Книги по алфавиту
- Книги о Шерлоке Холмсе
- Мормонизм в популярной культуре
- Повести 1887 года
- Повести Артура Конан Дойля
Wikimedia Foundation . 2010 .
- Проклятие ресурсов
- Его прощальный поклон
Смотреть что такое "Этюд в багровых тонах" в других словарях:
Этюд в розовых тонах - Шерлок Этюд в розовых тонах / A Study in Pink Основная информация Номер серии Сезон 1, серия 1 Авторы сценария Стивен Моффат … Википедия
Выставка «Этюд в творчестве ленинградских художников. Живопись» - «Этюд в творчестве ленинградских художников. Живопись 1950 1980 годов» … Википедия
Выставка "Этюд в творчестве ленинградских художников. Живопись" - «Этюд в творчестве ленинградских художников. Живопись 1950 1980 годов» В. Овчинников. Дождь прошел. 1961 Место проведения … Википедия
содержимое:
Получив диплом врача, доктор Уотсон уезжает воевать в Афганистан. После ранения он возвращается в Лондон. Будучи стесненным в средствах, Уотсон ищет недорогую квартиру. Знакомый фельдшер знакомит его с работником химической лаборатории при больнице Шерлоком Холмсом, который снял недорогую квартиру и ищет компаньона, так как платить одному ему не по карману. Холмс характеризуется как человек порядочный, но несколько чудаковатый. Он первоклассный химик, но с энтузиазмом изучает и другие науки.
Доктор застает Шерлока Холмса за изучением пятен крови. Благодаря его открытию можно определять вид пятна, и это важно для судебной медицины.
Несколько недель Холмс ведет размеренный образ жизни. Целые дни он проводит в больнице, а потом гуляет. Его личность пробуждает интерес у доктора Уотсона. К Холмсу приходят самые разные люди, включая инспектора Скотланд-Ярда Лестрейда.
Как-то за завтраком Уотсон читает статью, в которой говорится, что можно определить профессию человека и его характер по одежде и рукам. Он заявляет Холмсу, что это чушь, на что тот отвечает, что статью написал он, и, являясь единственным в своем роде сыщиком-консультантом, применяет этот метод на практике. Свою теорию он применяет на докторе Уотсоне, сообщив, что тот служил в Афганистане. По выправке Холмс определяет, что Уотсон военный врач, а по смуглому лицу и белым запястьям — что тот побывал в тропиках. Уотсон нездоров и ранен, следовательно, он был на войне, которая сейчас идет в Афганистане.
Холмс получает по почте письмо от инспектора полиции Грегсона. В заброшенном доме найден труп мужчины. При нем визитная карточка с надписью: «Енох Дреббер, Кливленд, США». Никаких следов грабежа и насилия нет, хотя на полу есть кровавые пятна. Взяв Уотсона, Холмс прибывает на место преступления.
Сначала сыщик обследует тротуар, соседний дом и почву. Потом он заходит в дом и осматривает труп, лицо которого обезображено гримасой ужаса и ненависти. Возле трупа Холмс находит женское обручальное кольцо, а в карманах книгу с надписью от Джозефа Стенджерсона и письма: одно к Дребберу, другое к Стенджерсону. Прибывший инспектор Лестрейд обнаруживает на стене надпись «RACHE», сделанную кровью. Полицейские приходят к выводу, что это недописанное имя Речел, но Холмс исследует надпись, пыль на полу и загадочно улыбается. Он говорит, что убийца — мужчина высокого роста, с маленькими ногами. Также сыщик сообщает, какие ботинки он носит, какие сигары курит, и добавляет, что у убийцы красное лицо и длинные ногти. Приехал он в кэбе с лошадью, у которой три подковы старые, а одна новая. Убийца использовал яд, а «RACHE» по немецки означает месть.
По дороге домой Холмс разъясняет Уотсону, что про кэб и лошадь он догадался по следам на тротуаре. Так как обычно человек пишет на уровне своих глаз, то по надписи можно определить рост. Увидя, что штукатурка возле надписи поцарапана, Холмс понял, что у убийцы длинные ногти. А найдя на полу пепел, он определил сорт сигар, так как занимался исследованием пепла.
Констебль, дежуривший в ту ночь, рассказывает, что он, увидев в пустом доме свет, зашел в него, обнаружил труп и вышел. В это... время на улице возле калитки ошивался краснорожий пьяница. Холмс понимает, что это был убийца, который решил вернуться в дом за кольцом. Он дает объявление в газету о находке кольца. На Бейкер-стрит приходит древняя старуха и грубым мужским голосом заявляет, что это кольцо ее дочери. Холмс отдает ей кольцо и отправляется следом, но теряет ее из виду. Уотсону он говорит, что это не старуха, а переодетый молодой актер.
Полиция помещает в газете заметку о том, что Енох Дреббер прибыл в Англию вместе со своим секретарем Джозефом Стенджерсоном, и убийство произошло на политической почве. Соперничающий с Лестрейдом Грегсон рассказывает Холмсу, что он арестовал некоего Артура Шарпантье за убийство. Найдя возле трупа цилиндр, он пошел в лавку, где головной убор был куплен, и узнал адрес покупателя. Дреббер снимал квартиру у матери Артура Шарпантье, вел себя некорректно по отношению к его сестре, и Артур выгнал его. Инспектор Грегсон встретился с Артуром и не успел ничего спросить, как тот поинтересовался, подозревает ли полиция его в убийстве Дреббера. Грегсон предполагает, что Артур ударил Дреббера палкой в живот, не оставив следа на теле. Дреббер сразу умер, а Артур затащил его в дом, оставив надпись и кольцо, чтоб запутать следы. Тем временем появляется Лестрейд с известием об убийстве Стенджерсона в гостинице.
Прибыв на место преступления, Холмс и Уотсон видят, что смерть наступила от удара ножом в бок, и на стене была та же кровавая надпись. Лестрейд сообщает, что убийцу видели, его внешность совпадает с описанием Холмса. В кармане убитого находят телеграмму из Америки с текстом «Дж. Х. в Европе», но без подписи, а на столе лежит коробочка с двумя пилюлями, увидев которую Холмс оживляется. Он пробует пилюли на смертельно больной собаке. Одна из них оказывается безвредной, вторая — ядовитой. Холмс говорит, что знает, кто убийца. Ватага уличных мальчишек находит для него кэб, и Холмс надевает на кэбмена наручники, представляя его как убийцу.
Страдающий аневризмой аорты Джефферсон Хоуп рассказывает свою историю. Он любил девушку, которая жила среди мормонов, хотя ни она, ни ее отец не соблюдали их религию. Хоуп мечтал жениться на ней, но мормоны Дреббер и Стенджерсон хотели, чтоб она вышла замуж за их сыновей. Они убили ее отца, а девушку насильно выдали замуж. Несчастная умерла от горя через месяц, а Хоуп поклялся отомстить. Много лет он выслеживал их и наконец нашел в Лондоне. Устроившись работать кэбменом, он заманил пьяного Дреббера в пустой дом и предложил на выбор две пилюли. Одна была безвредная, во второй был яд. Испуганный Дреббер схватил ядовитую пилюлю и умер. Хоуп покинул дом, но забыл там кольцо. Когда он выследил Стенджерсона, тот отказался принять пилюли, и Хоуп убил его ножом.
Не дожил до суда, Хоуп умирает в тюремной камере. В газетах появляется заметка о том, что инспектора полиции Грегсон и Лестрейд ловко поймали убийцу. Но доктор Уотсон ведет дневник, в котором записывает все факты, и публика узнает, кто на самом деле поймал преступника.
Артур Конан Дойл. Этюд в багровых тонах.
Повесть
* ЧАСТЬ I *
Из воспоминаний доктора
Джона Г. Уотсона, отставного офицера
военно-медицинской службы.
ГЛАВА I. МИСТЕР ШЕРЛОК ХОЛМС
В 1878 году я окончил Лондонский университет, получив звание врача, и
сразу же отправился в Нетли, где прошел специальный курс для военных
хирургов. После окончания занятий я был назначен ассистентом хирурга в
Пятый Нортумберлендский стрелковый полк. В то время полк стоял в Индии, и
не успел я до него добраться, как вспыхнула вторая война с Афганистаном.
Высадившись в Бомбее, я узнал, что мой полк форсировал перевал и
продвинулся далеко в глубь неприятельской территории. Вместе с другими
офицерами, попавшими в такое же положение, я пустился вдогонку своему
полку; мне удалось благополучно добраться до Кандагара, где я наконец
нашел его и тотчас же приступил к своим новым обязанностям.
Многим эта кампания принесла почести и повышения, мне же не досталось
ничего, кроме неудач и несчастья. Я был переведен в Беркширский полк, с
которым я участвовал в роковом сражении при Майванде. Ружейная пуля
угодила мне в плечо, разбила кость и задела подключичную артерию.
Вероятнее всего я попал бы в руки беспощадных гази, если бы не
преданность и мужество моего ординарца Мюррея, который перекинул меня
через спину вьючной лошади и ухитрился благополучно доставить в
расположение английских частей.
Измученный раной и ослабевший от длительных лишений, я вместе с
множеством других раненых страдальцев был отправлен поездом в главный
госпиталь в Пешавер. Там я стал постепенно поправляться и уже настолько
окреп, что мог передвигаться по палате и даже выходить на веранду, чтобы
немножко погреться на солнце, как вдруг меня свалил брюшной тиф, бич наших
индийских колоний. Несколько месяцев меня считали почти безнадежным, а
вернувшись наконец к жизни, я еле держался на ногах от слабости и
истощения, и врачи решили, что меня необходимо немедля отправить в Англию.
Я отплыл на военном транспорте "Оронтес" и месяц спустя сошел на пристань
в Плимуте с непоправимо подорванным здоровьем, зато с разрешением
отечески-заботливого правительства восстановить его в течение девяти
В Англии у меня не было ни близких друзей, ни родни, и я был
свободен, как ветер, вернее, как человек, которому положено жить на
одиннадцать шиллингов и шесть пенсов в день.
При таких обстоятельствах я,
естественно, стремился в Лондон, в этот огромный мусорный ящик, куда
неизбежно попадают бездельники и лентяи со всей империи. В Лондоне я
некоторое время жил в гостинице на Стрэнде и влачил неуютное и
бессмысленное существование, тратя свои гроши гораздо более привольно, чем
следовало бы. Наконец мое финансовое положение стало настолько угрожающим,
что вскоре я понял: необходимо либо бежать из столицы и прозябать
где-нибудь в деревне, либо решительно изменить образ жизни. Выбрав
последнее, я для начала решил покинуть гостиницу и найти себе какое-нибудь
более непритязательное и менее дорогостоящее жилье.
В тот день, когда я пришел к этому решению, в баре Критерион кто-то
хлопнул меня по плечу. Обернувшись, я увидел молодого Стэмфорда, который
когда-то работал у меня фельдшером в лондонской больнице. Как приятно
одинокому увидеть вдруг знакомое лицо в необъятных дебрях Лондона! В
прежние времена мы со Стэмфордом никогда особенно не дружили, но сейчас я
приветствовал его почти с восторгом, да и он тоже, по-видимому, был рад
видеть меня. От избытка чувств я пригласил его позавтракать со мной, и мы
тотчас же взяли кэб и поехали в Холборн.
Что вы с собой сделали, Уотсон? - с нескрываемым любопытством
спросил он, когда кэб застучал колесами по людным лондонским улицам. - Вы
высохли, как щепка, и пожелтели, как лимон!
Я вкратце рассказал ему о своих злоключениях и едва успел закончить
рассказ, как мы доехали до места.
Эх, бедняга! - посочувствовал он, узнав о моих бедах. - Ну, и что
же вы поделываете теперь?
Ищу квартиру, - ответил я. - Стараюсь решить вопрос, бывают ли на
свете удобные комнаты за умеренную цену.
Вот странно, - заметил мой спутник, - вы второй человек, от
которого я сегодня слышу эту фразу.
А кто же первый? - спросил я.
Один малый, который работает в химической лаборатории при нашей
больнице. Нынче утром он сетовал: он отыскал очень милую квартирку и никак
не найдет себе компаньона, а платить за нее целиком ему не по карману.
Черт возьми! - воскликнул я. - Если он действительно хочет
разделить квартиру и расходы, то я к его услугам! Мне тоже куда приятнее
поселиться вдвоем, чем жить в одиночестве!
Молодой Стэмфорд как-то неопределенно посмотрел на меня поверх
стакана с вином.
Вы ведь еще не знаете, что такое этот Шерлок Холмс, - сказал он. -
Быть может, вам и не захочется жить с ним в постоянном соседстве.
Почему? Чем же он плох?
Я не говорю, что он плох. Просто немножко чудаковат - энтузиаст
некоторых областей науки. Но вообще-то, насколько я знаю, он человек
порядочный.
Должно быть, хочет стать медиком? - спросил я.
Да нет, я даже не пойму, чего он хочет. По-моему, он отлично знает
анатомию, и химик он первоклассный, но, кажется, медицину никогда не
изучал систематически. Он занимается наукой совершенно бессистемно и
как-то странно, но накопил массу, казалось бы, ненужных для дела знаний,
которые немало удивили бы профессоров.
А вы никогда не спрашивали, что у него за цель? - поинтересовался
Нет, из него не так-то легко что-нибудь вытянуть, хотя, если он
чем-то увлечен, бывает, что его и не остановишь.
Я не прочь с ним познакомиться, - сказал я. - Если уж иметь соседа
по квартире, то пусть лучше это будет человек тихий и занятый своим делом.
Я недостаточно окреп, чтобы выносить шум и всякие сильные впечатления. У
меня столько было того и другого в Афганистане, что с меня хватит до конца
моего земного бытия. Как же мне встретиться с вашим приятелем?
Сейчас он наверняка сидит в лаборатории, - ответил мой спутник. -
Он либо не заглядывает туда по неделям, либо торчит там с утра до вечера.
Если хотите, поедем к нему после завтрака.
Разумеется, хочу, - сказал я, и разговор перешел на другие темы.
Пока мы ехали из Холборна в больницу, Стэмфорд успел рассказать мне
еще о некоторых особенностях джентльмена, с которым я собирался поселиться
Не будьте на меня в обиде, если вы с ним не уживетесь, - сказал он.
Я ведь знаю его только по случайным встречам в лаборатории. Вы сами
решились на эту комбинацию, так что не считайте меня ответственным за
дальнейшее.
Если мы не уживемся, нам ничто не помешает расстаться, - ответил я.
Что по каким-то соображениям вы хотите умыть руки. Что же, у этого
малого ужасный характер, что ли? Не скрытничайте, ради Бога!
Попробуйте-ка объяснить необъяснимое, - засмеялся Стэмфорд. - На
мой вкус. Холмс слишком одержим наукой - это у него уже граничит с
бездушием. Легко могу себе представить, что он вспрыснет своему другу
небольшую дозу какого-нибудь новооткрытого растительного алкалоида, не по
злобе, конечно, а просто из любопытства, чтобы иметь наглядное
представление о его действии. Впрочем, надо отдать ему справедливость, я
уверен, что он так же охотно сделает этот укол и себе. У него страсть к
точным и достоверным знаниям.
Что ж, это неплохо.
Да, но и тут можно впасть в крайность. Если дело доходит до того,
что трупы в анатомичке он колотит палкой, согласитесь, что это выглядит
довольно-таки странно.
Он колотит трупы?
Да, чтобы проверить, могут ли синяки появиться после смерти. Я
видел это своими глазами.
И вы говорите, что он не собирается стать медиком?
Вроде нет. Одному Богу известно, для чего он все это изучает. Но
вот мы и приехали, теперь уж вы судите о нем сами.
Мы свернули в узкий закоулок двора и через маленькую дверь вошли во
флигель, примыкающий к огромному больничному зданию. Здесь все было
знакомо, и мне не нужно было указывать дорогу, когда мы поднялись по
темноватой каменной лестнице и пошли по длинному коридору вдоль
бесконечных выбеленных стен с коричневыми дверями по обе стороны. Почти в
самом конце в сторону отходил низенький сводчатый коридорчик - он вел в
химическую лабораторию.
В этой высокой комнате на полках и где попало поблескивали
бесчисленные бутыли и пузырьки. Всюду стояли низкие широкие столы, густо
уставленные ретортами, пробирками и бунзеновскими горелками с трепещущими
язычками синего пламени. Лаборатория пустовала, и лишь в дальнем углу,
пригнувшись к столу, с чем-то сосредоточенно возился какой-то молодой
человек. Услышав наши шаги, он оглянулся и вскочил с места.
Нашел! Нашел! - ликующе крикнул он, бросившись к нам с пробиркой в
руках. - Я нашел наконец реактив, который осаждается только гемоглобином и
ничем другим! - Если бы он нашел золотые россыпи, и то, наверное, его лицо
не сияло бы таким восторгом.
Доктор Уотсон, мистер Шерлок Холмс, - представил нас друг другу
Стэмфорд.
Здравствуйте! - приветливо сказал Холмс, пожимая мне руку с силой,
которую я никак не мог в нем заподозрить. - Я вижу, вы жили в Афганистане.
Как вы догадались? - изумился я.
Ну, это пустяки, - бросил он, усмехнувшись. - Вот гемоглобин - это
другое дело. Вы, разумеется, понимаете важность моего открытия?
Как химическая реакция - это, конечно, интересно, - ответил я, - но
практически...
Господи, да это же самое практически важное открытие для судебной
медицины за десятки лет. Разве вы не понимаете, что это дает возможность
безошибочно определять кровяные пятна? Подите-ка, подите сюда! - В пылу
нетерпения он схватил меня за рукав и потащил к своему столу. - Возьмем
немножко свежей крови, - сказал он и, уколов длинной иглой свой палец,
вытянул пипеткой капельку крови. - Теперь я растворю эту каплю в литре
воды. Глядите, вода кажется совершенно чистой. Соотношение количества
крови к воде не больше, чем один к миллиону. И все-таки, ручаюсь вам, что
мы получим характерную реакцию. - Он бросил в стеклянную банку несколько
белых кристалликов и накапал туда какой-то бесцветной жидкости. Содержимое
банки мгновенно окрасилось в мутно-багровый цвет, а на дне появился
коричневый осадок.
Ха, ха! - Он захлопал в ладоши, сияя от радости, как ребенок,
получивший новую игрушку. - Что вы об этом думаете?
Это, по-видимому, какой-то очень сильный реактив, - заметил я.
Чудесный! Чудесный! Прежний способ с гваяковой смолой очень
громоздок и ненадежен, как и исследование кровяных шариков под
микроскопом, - оно вообще бесполезно, если кровь пролита несколько часов
назад. А этот реактив действует одинаково хорошо, свежая ли кровь или нет.
Если бы он был открыт раньше, то сотни людей, что сейчас разгуливают на
свободе, давно бы уже расплатились за свои преступления.
Вот как! - пробормотал я.
Раскрытие преступлений всегда упирается в эту проблему. Человека
начинают подозревать в убийстве, быть может, через несколько месяцев после
того, как оно совершено. Пересматривают его белье или платье, находят
буроватые пятна. Что это: кровь, грязь, ржавчина, фруктовый сок или еще
что-нибудь? Вот вопрос, который ставил в тупик многих экспертов, а почему?
Потому что не было надежного реактива. Теперь у нас есть реактив Шерлока
Холмса, и всем затруднениям конец!
Глаза его блестели, он приложил руку к груди и поклонился словно
отвечая на аплодисменты воображаемой толпы.
Вас можно поздравить, - сказал я, немало изумленный его
энтузиазмом.
Год назад во Франкфурте разбиралось запутанное дело фон Бишофа. Он,
конечно, был бы повешен, если бы тогда знали мой способ. А дело Мэзона из
Брадфорда, и знаменитого Мюллера, и Лефевра из Монлелье, и Сэмсона из
Нью-Орлеана? Я могу назвать десятки дел, в которых мой реактив сыграл бы
решающую роль.
Вы просто ходячая хроника преступлений, - засмеялся Стэмфорд. - Вы
должны издавать специальную газету. Назовите ее "Полицейские новости
прошлого".
И это было бы весьма увлекательное чтение, - подхватил Шерлок
Холмс, заклеивая крошечную ранку на пальце кусочком пластыря. - Приходится
быть осторожным, - продолжал он, с улыбкой повернувшись ко мне, - я часто
вожусь со всякими ядовитыми веществами. - Он протянул руку, и я увидел,
что пальцы его покрыты такими же кусочками пластыря и пятнами от едких
Мы пришли по делу, - заявил Стэмфорд, усаживаясь на высокую
трехногую табуретку и кончиком ботинка придвигая ко мне другую. - Мой
приятель ищет себе жилье, а так как вы жаловались, что не можете найти
компаньона, я решил, что вас необходимо свести.
Шерлоку Холмсу, очевидно, понравилась перспектива разделить со мной
квартиру.
Знаете, я присмотрел одну квартирку на Бейкер-стрит, - сказал он, -
которая нам с вами подойдет во всех отношениях. Надеюсь, вы не против
запаха крепкого табака?
Я сам курю "корабельный", - ответил я.
Ну и отлично. Я обычно держу дома химикалии и время от времени
ставлю опыты. Это не будет вам мешать?
Нисколько.
Погодите-ка, какие же еще у меня недостатки? Да, иногда на меня
находит хандра, и я по целым дням не раскрываю рта. Не надо думать, что я
на вас дуюсь. Просто не обращайте на меня внимания, и это скоро пройдет.
Ну, а вы в чем можете покаяться? Пока мы еще не поселились вместе, хорошо
бы узнать друг о друге самое худшее.
Меня рассмешил этот взаимный допрос.
У меня есть щенок-бульдог, - сказал я, - и я не выношу никакого
шума, потому что у меня расстроены нервы, я могу проваляться в постели
полдня и вообще невероятно ленив. Когда я здоров, у меня появляется еще
ряд пороков, но сейчас эти самые главные.
А игру на скрипке вы тоже считаете шумом? - с беспокойством спросил
Смотря как играть, - ответил я. - Хорошая игра - это дар богов,
плохая же...
Ну, тогда все в порядке, - весело рассмеялся он. - По-моему, можно
Когда мы их посмотрим?
Зайдите за мной завтра в полдень, мы поедем отсюда вместе и обо
всем договоримся.
Хорошо, значит, ровно в полдень, - сказал я, пожимая ему руку.
Он снова занялся своими химикалиями, а мы со Стэмфордом пошли пешком
к моей гостинице.
Между прочим, - вдруг остановился я, повернувшись к Стэмфорду, -
как он ухитрился угадать, что я приехал из Афганистана?
Мой спутник улыбнулся загадочной улыбкой.
Это главная его особенность, - сказал он. - Многие дорого бы дали,
чтобы узнать, как он все угадывает.
А, значит, туг какая-то тайна? - воскликнул я, потирая руки. -
Очень занятно! Спасибо вам за то, что вы нас познакомили. Знаете ведь
"чтобы узнать человечество, надо изучить человека".
Стало быть, вы должны изучать Холмса, - сказал Стэмфорд, прощаясь.
Впрочем, вы скоро убедитесь, что это твердый орешек. Могу держать пари,
что он раскусит вас быстрее, чем вы его. Прощайте!
Прощайте, - ответил я и зашагал к гостинице, немало
заинтересованный своим новым знакомым.
^ ГЛАВА II. ИСКУССТВО ДЕЛАТЬ ВЫВОДЫ
На следующий день мы встретились в условленный час и поехали смотреть
квартиру на Бейкер-стрит, No 221-б, о которой Холмс говорил накануне. В
квартире было две удобных спальни и просторная, светлая, уютно
обставленная гостиная с двумя большими окнами. Комнаты нам пришлись по
вкусу, а плата, поделенная на двоих, оказалась такой небольшой, что мы тут
же договорились о найме и немедленно вступили во владение квартирой. В тот
же вечер я перевез из гостиницы свои пожитки, а наутро прибыл Шерлок Холмс
с несколькими ящиками и саквояжами. День-другой мы возились с распаковкой
и раскладкой нашего имущества, стараясь найти для каждой вещи наилучшее
место, а потом стали постепенно обживать свое жилище и приспосабливаться к
новым условиям.
Холмс, безусловно, был не из тех, с кем трудно ужиться. Он вел
спокойный, размеренный образ жизни и обычно был верен своим привычкам.
Редко когда он ложился спать после десяти вечера, а по утрам, как правило,
успевал позавтракать и уйти, пока я еще валялся в постели. Иногда он
просиживал целый день в лаборатории, иногда - в анатомичке, а порой
надолго уходил гулять, причем эти прогулки, по-видимому, заводили его в
самые глухие закоулки Лондона. Его энергии не было предела, когда на него
находил рабочий стих, но время от времени наступала реакция, и тогда он
целыми днями лежал на диване в гостиной, не произнося ни слова и почти не
шевелясь. В эти дни я подмечал такое мечтательное, такое отсутствующее
выражение в его глазах, что заподозрил бы его в пристрастии к наркотикам,
если бы размеренность и целомудренность его образа жизни не опровергала
подобных мыслей.
Неделя шла за неделей, и меня все сильнее и глубже интересовала его
личность, и все больше разбирало любопытство относительно его целей в
жизни. Даже внешность его могла поразить воображение самого поверхностного
наблюдателя. Ростом он был больше шести футов, но при своей необычайной
худобе казался еще выше. Взгляд у него был острый, пронизывающий, если не
нос придавал его лицу выражение живой энергии и решимости. Квадратный,
чуть выступающий вперед подбородок тоже говорил о решительном характере.
Его руки были вечно в чернилах и в пятнах от разных химикалий, зато он
обладал способностью удивительно деликатно обращаться с предметами, - я не
раз это замечал, когда он при мне возился со своими хрупкими алхимическими
приборами.
Читатель, пожалуй, сочтет меня отпетым охотником до чужих дел, если я
признаюсь, какое любопытство возбуждал во мне этот человек и как часто я
пробовал пробить стенку сдержанности, которой он огораживал все, что
касалось лично его. Но прежде чем осуждать, вспомните, до чего бесцельна
была тогда моя жизнь и как мало было вокруг такого, что могло бы занять
мой праздный ум. Здоровье не позволяло мне выходить в пасмурную или
прохладную погоду, друзья меня не навещали, потому что у меня их не было,
и ничто не скрашивало монотонности моей повседневной жизни. Поэтому я даже
радовался некоторой таинственности, окружавшей моего компаньона, и жадно
стремился развеять ее, тратя на это немало времени.
Холмс не занимался медициной. Он сам однажды ответил на этот вопрос
отрицательно, подтвердив тем самым мнение Стэмфорда. Я не видел также,
чтобы он систематически читал какую-либо научную литературу, которая
пригодилась бы для получения ученого звания и открыла бы ему путь в мир
науки. Однако некоторые предметы он изучал с поразительным рвением, и в
каких-то довольно странных областях обладал настолько обширными и точными
познаниями, что порой я бывал просто ошеломлен. Человек, читающий что
попало, редко может похвастаться глубиной своих знаний. Никто не станет
обременять свою память мелкими подробностями, если на то нет достаточно
веских причин.
Невежество Холмса было так же поразительно, как и его знания. О
современной литературе, политике и философии он почти не имел
представления. Мне случилось упомянуть имя Томаса Карлейля, и Холмс наивно
спросил, кто он такой и чем знаменит. Но когда оказалось, что он ровно
ничего не знает ни о теории Коперника, ни о строении солнечной системы, я
просто опешил от изумления. Чтобы цивилизованный человек, живущий в
девятнадцатом веке, не знал, что Земля вертится вокруг Солнца, - этому я
просто не мог поверить!
Вы, кажется, удивлены, - улыбнулся он, глядя на мое растерянное
лицо. - Спасибо, что вы меня просветили, но теперь я постараюсь как можно
скорее все это забыть.
Забыть?!
Видите ли, - сказал он, - мне представляется, что человеческий мозг
похож на маленький пустой чердак, который вы можете обставить, как хотите.
Дурак натащит туда всякой рухляди, какая попадется под руку, и полезные,
нужные вещи уже некуда будет всунуть, или в лучшем случае до них среди
всей этой завали и не докопаешься. А человек толковый тщательно отбирает
то, что он поместит в свой мозговой чердак. Он возьмет лишь инструменты,
которые понадобятся ему для работы, но зато их будет множество, и все он
разложит в образцовом порядке. Напрасно люди думают, что у этой маленькой
комнатки эластичные стены и их можно растягивать сколько угодно. Уверяю
вас, придет время, когда, приобретая новое, вы будете забывать что-то из
прежнего. Поэтому страшно важно, чтобы ненужные сведения не вытесняли
собой нужных.
Да, но не знал о солнечной системе!.. - воскликнул я.
На кой черт она мне? - перебил он нетерпеливо. - Ну хорошо, пусть,
как вы говорите, мы вращаемся вокруг Солнца. А если бы я узнал, что мы
вращаемся вокруг Луны, много бы это помогло мне или моей работе?
Я хотел было спросить, что же это за работа, но почувствовал, что он
будет недоволен. Я задумался над нашим коротким разговором и попытался
сделать кое-какие выводы. Он не хочет засорять голову знаниями, которые не
нужны для его целей. Стало быть, все накопленные знания он намерен так или
иначе использовать. Я перечислил в уме все области знаний, в которых он
проявил отличную осведомленность. Я даже взял карандаш и записал все это
на бумаге. Перечитав список, я не мог удержаться от улыбки. "Аттестат"
выглядел так:
^ ШЕРЛОК ХОЛМС - ЕГО ВОЗМОЖНОСТИ
1. Знания в области литературы - никаких.
2. --//-- --//-- философии - никаких.
3. --//-- --//-- астрономии - никаких.
4. --//-- --//-- политики - слабые.
5. --//-- --//-- ботаники - неравномерные. Знает свойства белладонны,
опиума и ядов вообще. Не имеет понятия о садоводстве.
6. --//-- --//-- геологии - практические, но ограниченные. С первого
взгляда определяет образу различных почв. После прогулок показывает мне
брызги грязи на брюках и по их цвету и консистенции определяет, из какой
она части Лондона.
7. --//-- --//-- химии - глубокие.
8. --//-- --//-- анатомии - точные, но бессистемные.
9. --//-- --//-- уголовной хроники - огромные, Знает, кажется, все
подробности каждого преступления, совершенного в девятнадцатом веке.
10. Хорошо играет на скрипке.
11. Отлично фехтует на шпагах и эспадронах, прекрасный боксер.
12. Основательные практические знания английских законов.
Дойдя до этого пункта, я в отчаянии швырнул "аттестат" в огонь.
"Сколько ни перечислять все то, что он знает, - сказал я себе, -
невозможно догадаться, для чего ему это нужно и что за профессия требует
такого сочетания! Нет, лучше уж не ломать себе голову понапрасну!" Я уже
сказал, что Холмс прекрасно играл на скрипке. Однако и тут было нечто
странное, как во всех его занятиях. Я знал, что он может исполнять
скрипичные пьесы, и довольно трудные: не раз по моей просьбе он играл
"Песни" Мендельсона и другие любимые мною вещи. Но когда он оставался
один, редко можно было услышать пьесу или вообще что-либо похожее на
мелодию. Вечерами, положив скрипку на колени, он откидывался на спинку
кресла, закрывал глаза и небрежно водил смычком по струнам. Иногда
раздавались звучные, печальные аккорды. Другой раз неслись звуки, в
которых слышалось неистовое веселье. Очевидно, они соответствовали его
настроению, но то ли звуки рождали это настроение, то ли они сами были
порождением каких-то причудливых мыслей или просто прихоти, этого я никак
не мог понять. И, наверное, я взбунтовался бы против этих скребущих по
нервам "концертов", если бы после них, как бы вознаграждая меня за
долготерпение, он не проигрывал одну за другой несколько моих любимых
вещей. В первую неделю к нам никто не заглядывал, и я было начал подумывать,
что мой компаньон так же одинок в этом городе, как и я. Но вскоре я
убедился, что у него множество знакомых, причем из самых разных слоев
общества. Как-то три-четыре раза на одной неделе появлялся щуплый
человечек с изжелта-бледной крысьей физиономией и острыми черными
глазками; он был представлен мне как мистер Лестрейд. Однажды утром пришла
элегантная молодая девушка и просидела у Холмса не меньше получаса. В тот
же день явился седой, обтрепанный старик, похожий на еврея-старьевщика,
мне показалось, что он очень взволнован. Почти следом за ним пришла
старуха в стоптанных башмаках. Однажды с моим сожителем долго беседовал
пожилой джентльмен с седой шевелюрой, потом - вокзальный носильщик в
форменной куртке из вельветина. Каждый раз, когда появлялся кто-нибудь из
этих непонятных посетителей, Шерлок Холмс просил позволения занять
гостиную, и я уходил к себе в спальню. "Приходится использовать эту
комнату для деловых встреч", - объяснил он как-то, прося по обыкновению
извинить его за причиняемые неудобства. "Эти люди - мои клиенты". И опять
у меня был повод задать ему прямой вопрос, но опять я из деликатности не
захотел насильно выведывать чужие секреты.
Мне казалось тогда, что у него есть какие-то веские причины скрывать
свою профессию, но вскоре он доказал, что я неправ, заговорив об этом по
собственному почину.
Четырнадцатого марта - мне хорошо запомнилась эта дата - я встал
раньше обычного и застал Шерлока Холмса за завтраком. Наша хозяйка так
привыкла к тому, что я поздно встаю, что еще не успела поставить мне
прибор и сварить на мою долю кофе. Обидевшись на все человечество, я
позвонил и довольно вызывающим тоном сообщил, что я жду завтрака. Схватив
со стола какой-то журнал, я принялся его перелистывать, чтобы убить время,
пока мой сожитель молча жевал гренки. Заголовок одной из статей был
отчеркнут карандашом, и, совершенно естественно, я стал пробегать ее
Статья называлась несколько претенциозно: "Книга жизни"; автор
пытался доказать, как много может узнать человек, систематически и
подробно наблюдая все, что проходит перед его глазами. На мой взгляд, это
была поразительная смесь разумных и бредовых мыслей. Если в рассуждениях и
была какая-то логика и даже убедительность, то выводы показались мне
совеем уж нарочитыми и, что называется, высосанными из пальца. Автор
утверждал, что по мимолетному выражению лица, по непроизвольному движению
какого-нибудь мускула или по взгляду можно угадать самые сокровенные мысли
анализировать, обмануть просто невозможно.Его выводы будут безошибочны,
как теоремы Эвклида. И результаты окажутся столь поразительными, что люди
непосвященные сочтут его чуть не за колдуна, пока не поймут, какой процесс
умозаключений этому предшествовал.
логически, может сделать вывод о возможности существования Атлантического
океана или Ниагарского водопада, даже если он не видал ни того, ни другого
и никогда о них не слыхал. Всякая жизнь - это огромная цепь причин и
следствий, и природу ее мы можем познать по одному звену. Искусство делать
выводы и анализировать, как и все другие искусства, постигается долгим и
прилежным трудом, но жизнь слишком коротка, и поэтому ни один смертный не
может достичь полного совершенства в этой области. Прежде чем обратиться к
моральным и интеллектуальным сторонам дела, которые представляют собою
наибольшие трудности, пусть исследователь начнет с решения более простых
задач. Пусть он, взглянув на первого встречного, научится сразу определять
его прошлое и его профессию. Поначалу это может показаться ребячеством, но
такие упражнения обостряют наблюдательность и учат, как смотреть и на что
смотреть. По ногтям человека, по его рукавам, обуви и сгибе брюк на
коленях, по утолщениям на большом и указательном пальцах, по выражению
лица и обшлагам рубашки - по таким мелочам нетрудно угадать его профессию.
И можно не сомневаться, что все это, вместе взятое, подскажет сведущему
наблюдателю верные выводы".
Что за дикая чушь! - воскликнул я, швыряя журнал на стол. - В жизни
не читал такой галиматьи.
О чем вы? - осведомился Шерлок Холмс.
Да вот об этой статейке, - я ткнул в журнал чайной ложкой и
принялся за свой завтрак. - Я вижу, вы ее уже читали, раз она отмечена
карандашом. Не спорю, написано лихо, но меня все это просто злит. Хорошо
ему, этому бездельнику, развалясь в мягком кресле в тиши своего кабинета,
сочинять изящные парадоксы! Втиснуть бы его в вагон третьего класса
подземки да заставить угадать профессии пассажиров! Ставлю тысячу против
одного, что у него ничего не выйдет!
И вы проиграете, - спокойно заметил Холмс. - А статью написал я.
Да. У меня есть наклонности к наблюдению - и к анализу. Теория,
которую я здесь изложил и которая кажется вам такой фантастической, на
самом деле очень жизненна, настолько жизненна, что ей я обязан своим
куском хлеба с маслом.
Но каким образом? - вырвалось у меня.
Видите ли, у меня довольно редкая профессия. Пожалуй, я
единственный в своем роде. Я сыщик-консультант, если только вы
представляете себе, что это такое. В Лондоне множество сыщиков, и
государственных и частных. Когда эти молодцы заходят в тупик, они
бросаются ко мне, и мне удается направить их по верному следу. Они
знакомят меня со всеми обстоятельствами дела, и, хорошо знай историю
криминалистики, я почти всегда могу указать им, где ошибка. Все злодеяния
имеют большое фамильное сходство, и если подробности целой тысячи дел вы
знаете как свои пять пальцев, странно было бы не разгадать тысячу первое.
Лестрейд - очень известный сыщик. Но недавно он не сумел разобраться в
одном деле о подлоге и пришел ко мне.
А другие?
Чаше всего их посылают ко мне частные агентства. Все это люди,
попавшие в беду и жаждущие совета. Я выслушиваю их истории, они
выслушивают мое толкование, и я кладу в карман гонорар.
Неужели вы хотите сказать, - не вытерпел я, - что, не выходя из
комнаты, вы можете распутать клубок, над которым тщетно бьются те, кому
все подробности известны лучше, чем вам?
Именно. У меня есть своего рода интуиция. Правда, время от времени
попадается какое-нибудь дело посложнее. Ну, тогда приходится немножко
побегать, чтобы кое-что увидеть своими глазами. Понимаете, у меня есть
специальные знания, которые я применяю в каждом конкретном случае, они
удивительно облегчают дело. Правила дедукции, изложенные мной в статье, о
которой вы отозвались так презрительно, просто бесценны для моей
практической работы. Наблюдательность - моя вторая натура. Вы, кажется,
удивились, когда при первой встрече я сказал, что вы приехали из
Афганистана?
Вам, разумеется, кто-то об этом сказал.
Ничего подобного, Я сразу догадался, что вы приехали из
Афганистана. Благодаря давней привычке цепь умозаключений возникает у меня
так быстро, что я пришел к выводу, даже не замечая промежуточных посылок.
Однако они были, эти посылки. Ход моих мыслей был таков: "Этот человек по
типу - врач, но выправка у него военная. Значит, военный врач. Он только
что приехал из тропиков - лицо у него смуглое, но это не природный оттенок
его кожи, так как запястья у него гораздо белее. Лицо изможденное, -
очевидно, немало натерпелся и перенес болезнь. Был ранен в левую руку -
держит ее неподвижно и немножко неестественно. Где же под тропиками
военный врач-англичанин мог натерпеться лишений и получить рану? Конечно
же, в Афганистане". Весь ход мыслей не занял и секунды. И вот я сказал,
что вы приехали из Афганистана, а вы удивились.
Послушать вас, так это очень просто, - улыбнулся я. - Вы
напоминаете мне Дюпена у Эдгара Аллана По. Я думал, что такие люди
существуют лишь в романах.
Шерлок Холмс встал и принялся раскуривать трубку.
Вы, конечно, думаете, что, сравнивая меня с Дюпеном, делаете мне
комплимент, - заметил он. - А по-моему, ваш Дюпен - очень недалекий малый.
Этот прием - сбивать с мыслей своего собеседника какой-нибудь фразой "к
случаю" после пятнадцатиминутного молчания, право же, очень дешевый
показной трюк. У него, несомненно, были кое-какие аналитические
способности, но его никак нельзя назвать феноменом, каким, по-видимому,
считал его По.
Вы читали Габорио? - спросил я. - Как, по-вашему, Лекок - настоящий
Шерлок Холмс иронически хмыкнул.
Лекок - жалкий сопляк, - сердито сказал он. - У него только и есть,
что энергия. От этой книги меня просто тошнит. Подумаешь, какая проблема -
установить личность преступника, уже посаженного в тюрьму! Я бы это сделал
за двадцать четыре часа. А Лекок копается почти полгода. По этой книге
можно учить сыщиков, как не надо работать.
Он так высокомерно развенчал моих любимых литературных героев, что я
опять начал злиться. Я отошел к окну и повернулся спиной к Холмсу,
рассеянно глядя на уличную суету. "Пусть он умен, - говорил я про себя, -
но, помилуйте, нельзя же быть таким самоуверенным!"
Теперь уже не бывает ни настоящих преступлений, ни настоящих
преступников, - ворчливо продолжал Холмс. - Будь ты хоть семи пядей во
лбу, какой от этого толк в нашей профессии? Я знаю, что мог бы
прославиться. На свете нет и не было человека, который посвятил бы
раскрытию преступлений столько врожденного таланта и упорного труда, как
я. И что же? Раскрывая нечего, преступлений нет, в лучшем случае
какое-нибудь грубо сработанное мошенничество с такими незамысловатыми
мотивами, что даже полицейские из Скотленд-Ярда видят все насквозь.
Меня положительно коробил этот хвастливый тон. Я решил переменить
тему разговора.
Интересно, что он там высматривает? - спросил я, показывая на
дюжего, просто одетого человека, который медленно шагал по другой стороне
улицы, вглядываясь в номера домов. В рГЛАВА III. ТАЙНА ЛОРИСТОН-ГАРДЕНС
Должен сознаться, что я был немало поражен тем, как оправдала себя на
деле теория моего компаньона. Уважение мое к его способностям сразу
возросло. И все же я не мог отделаться от подозрения, что все это было
подстроено заранее, чтобы ошеломить меня, хотя зачем, собственно, - этого
я никак не мог понять. Когда я взглянул на него, он держал в руке
прочитанную записку, и взгляд его был рассеянным и тускл
Загрузка...